Дневник обычного человека.

Автор: Геннадий, 01 Май 2018

Прошло полгода. Письмо Виктории — Владимиру, прощальное:

«Добрый вечер, мой свет Владимир! Когда ты будешь читать это письмо, меня уже не будет рядом с тобой. Я буду в поезде. Я специально напросилась в эти длительные гастроли, чтобы в отдалении от тебя собраться с мыслями и подвести черту под наши с тобой отношения. Мой любимый, я благодарна тебе за счастье, что ты мне дал, за тот омут, в который я бросилась с головой, не чувствуя угрызений совести, и ни о чём не жалея. Что случилось, то случилось, Но надо смотреть правде в глаза: нас объединяла только страсть, но любовь более объемное чувство, вмещающая слишком много в себе, а нити её столь тонки и чутки, что любая фальшь является непосильным грузом для неё. Мы с тобой очень разные, и потому нам трудно друг с другом… А просто постель — это слишком убого и унизительно. И потом, зная себе цену, ты привык царствовать среди женщин, подчинять, подавлять их. А я привыкла в прежней своей жизни, чтобы меня любили нежно, оберегали, сопереживали и заботились обо мне. Отношение мужа ко мне, как к ребенку, за долгую совместную жизнь превратили меня в мягкое, по-доброму подчиняющееся существо, не думающее о завтрашнем дне, о мелочах быта, о сложностях бытия. Жизнь текла размеренно, как по накатанной колее, и ничто не предвещало перемен. Душа моя безмятежно спала. Но вот появился ты… И я оказалась на балансирующем проводе, когда страшно взглянуть вниз, подумать о высоте, и лишь держаться за случившееся, как за баланс, и не думать о конечном пути. Я оказалась слабой женщиной, с трудом выдерживающей непосильный стресс от перемены жизненной судьбы, переживающей огромную вину за предательство мужа, и не имеющей силы разом зачеркнуть прожитые вместе годы. До сих пор не исчезла привязанность к нему. Я понимаю твоё недоумение от моего внезапного отъезда. Но, милый мой Володенька, когда ты успокоишься, ты поймешь, что так будет лучше для нас обоих. В последнее время, я ловила себя на мысли, что связь наша стала для тебя немного обузой. И хотя ты ни чем не показывал, но я просто кожей ощущала твое медленное охлаждение ко мне. Я уже не ловила на себе твой восхищенный взгляд, как прежде, нежность, ласковость, внимание и понимание к моим проблемам творческим… И более того, я стала улавливать насмешку в твоих речах, а подчас и раздражение от моих наивных вопросов, горячность в отстаивании  каких-то идеалов. Слушая меня внешне внимательно, ты сам в это время думал о чем-то другом, углубляясь в свои мысли настолько, что даже не слышал  вопроса, о чем шла речь.

—  Ну, так,  что ты на это скажешь,  Володя?

— Что?

Ты даже не вникал в то, о чём я говорила. И, вообще был далек от меня в этот миг в своих мыслях. Я обижалась, замолкала, уходила в спальню и замыкалась надолго в себе. А ты, спохватившись через какое-то время, входил ко мне, пытался шутить,  разговорить меня, объясняя, что просто ты задумался… И, поначалу, я быстро  отходила, тем более все твои оправдания, сопровождались горячими поцелуями и нежными словами. Я таяла, прощала, и медовые дни текли  дальше. Но последний месяц тебе тяжелее стало находить прежние слова для объяснений твоей невнимательности ко мне; все больше ты стал раздражаться из-за пустяков,  всё более ты искал поводов для занятости твоей:

— Видишь ли, Вика, мне надо закончить проект. Я тут немного почерчу, а ты почитай, телевизор посмотри, я приду попозже. Не сердись, дорогая…

Ты поспешно целовал меня в щечку и быстрей уходил к кульману.

Я терзала себя вопросами о твоем охлаждении ко мне,  и искала причину  твоей  перемены  ко мне. Я расстраивалась  из-за того, что все меньше понимала тебя… Но дни бежали за днями, неделя за неделей… И в один сумрачным день, когда  ты «задержался в своем КБ», а я приехала с дневного концерта и, открыв дверь твоей    квартиры,  я вдруг осознала ясно и отчетливо, что вот и  конец. Любовь ушла! И что меня здесь ничего больше не удерживает. Что очарование наших отношений завяло. Сошло на  нет то внезапное увлечение тобой, и я окончательно освободилась  из плена  твоего обаяния, обольщения, остроумия и легкости. Да, конечно, это была страсть внезапная,  неожиданная, захватившая нас с тобой обоюдно,  затянувшая нас и закружившая  в танце огня любви. Это было действительно, как шквал, водоворот! И мы не успели осознать и подумать о последствии,  и  о той трезвости, которая  вскоре наступит и обольет нас холодным пониманием. И что, кроме ночной любви,  должны быть множество нитей бытовых, семейных, душевных, из которых сплетена колыбель настоящего счастья и большой любви,  где нет места разочарованию, равнодушию и скуке. Не подумай, Владимир, что я в чем-то тебя обвиняю или попрекаю. Нет, наоборот!  Уезжая от тебя, я хочу сказать тебе: «Спасибо, мой дорогой, за неё!  За встречу, за страсть, за обожание, за то, что,  встретив тебя, полюбив тебя, я получила взамен осознание себя, как женщины взрослой, красивой и умной. Эта встряска была мне необходима, чтобы я смогла ощутить всю радость бытия. За то, что ты мне дал понимание меня, как личности, как страстной натуры, способной на безрассудные и необдуманные поступки. А твое знание моей женской логики, слабости и желаний, помогли мне раскрыться и оценить себя по достоинству. Я уезжаю! И поверь,  так будет лучше для нас  обоих. Ты всегда жаловался на нехватку времени, что ты вечно в цейтноте, что не успеваешь сделать задуманное, помыслить, почитать, поспорить с друзьями, не остается ни времени, ни сил.

«Ах,  Вика,  ты поглощаешь меня целиком. Ты так балуешь меня своей любовью, что я млею, таю, мои мысли улетучиваются, и я растворяюсь в твоих чувствах, полностью тебе подчиняюсь. И уже ничего не хочется думать, делать, а просто смотреть на тебя восхищаться тобой, и любить тебя, моя Прекрасная леди!»

Да, так говорил ты мне, и так  действительно любил. Но костёр любви слишком быстро разгорелся, а потому и погас быстро, ведь слишком мало было «дров терпения», духовной общности, уступчивости во взглядах, терпимости во вкусах и понимании желаний… И, несмотря на  недолгое мое счастье,  я благодарю тебя за все и освобождаю тебя от себя без зла, от моих чар и привязанности, и любви! Я не знаю, как дальше сложиться моя  жизнь:  буду ли я одна или захочу вернуться к мужу… Но я навсегда  спрячу твой образ в тайниках моей души. О, этот короткий, сладкий, дивный сон… Прощай, мой любимый  — твоя «Победа» — Виктория!»

Какое счастье, что есть гастроли, когда садишься в поезд, и время двигается с другой скоростью; находишься в другом измерении. Калейдоскоп городов, встреч, гостиниц, новых зрителей, репетиций, скудных буфетов, тайных включений кипятильника и блаженное горячее чаепитие, после холодного автобуса, в котором трясешься после концерта по скверным дорогам в темноте, изредка освещающихся встречной машиной. И дремлешь, закутанная в платке, как «баба на чайнике», и ни  о чём не думаешь, кроме свежей постели и сладких снов…

Виктория уже через десять дней  начала гастролей удивленно ловила себя на мысли, что образ Владимира, по мере удаления от него, всё более бледнеет, тускнеет,  растворяясь в мыслях и сердце. «Да был ли мальчик?» Было ли всё «это» на самом деле? И она, глядя на себя успокоенным взглядом, искала перемены в себе, изменения внутренние, душевные муки и слезы от встряски — встречи с внезапной страстью, оторвавшей её от земли  и, на  какое-то время, поднявшей её высоко над бытом, верностью,  принципами, воспитанием.  Фонтан любви всеми брызгами  колдовства  осветил её жизнь на мгновение,  разноцветной радугой и неземным светом. Но всё кончается… И фильм  этой внезапной страсти — закончился. И последний кадр с её любимым исчез,  оставив титры «конец». И она, очнувшись,  вытирая слезы,  очищающие её  душу,  вышла  из темноты зала, в жизнь с её стремительным бегом, событиями, встречами… И  со странным внезапным и необъяснимым воспоминанием о своем Альберте Михайловиче.    И нежность вдруг пронзила её насквозь. «Бедный,  милый,  мой добрый муж!  Как ты там? Понял ли ты меня? Сможешь ли  когда-нибудь простить. Видит бог, я не хотела причинить тебе зло и боль! Меня просто обожгла молния своим ярким светом…»

Гастроли кончились, и она вернулась домой. В почтовом ящике лежало письмо…от Альберта Михайловича. Она сразу узнала его мелкий круглый почерк. И горячая волна хлестнула её по щекам. Она быстро, поднялась к себе, сбросила пальто, и нервозно  порвав конверт, стала читать написанное. Прочитав его письмо, доброе и прощающее, она в изнеможении опустилась в кресло. Слезы полились сами собой от жалости к себе и к нему. Она только теперь стала ощущать, как не хватало ей её милого Альберта Михайловича, его постоянства и заботы, внимательности и отеческого понимания её обидчивости,  ребяческой перемены в настроении, её нелюбви к очередям  в магазинах и прочим семейным бытовым обязанностям, которые ему пришлось взвалить на себя… Она вновь почувствовала себя маленькой, и захотелось прижаться  к его надежному плечу. Ей захотелось срочно поделиться своими мыслями о муже с Татьяной, но надо было сперва от гастролей отдохнуть, привести в порядок свою душу, успокоить сердце, и вообще расслабиться и приготовить себя для дальнейшего жизненного пути.

Прошел месяц после ее гастролей, и вот тогда-то и приснился ей этот странный сон с маскарадным балом, шумом, музыкой, смехом, и сквозь все это, прорывающая все преграды, нота любви  и мольба: «Вернись!» И она поняла, что нужно ей, чтобы успокоиться. Сначала, она хотела позвонить мужу и по голосу, узнав его настроение, потихоньку, намеками, дать ему понять, что, мол, надо бы встретиться и поговорить… Но она поступила, как всегда вопреки рассудку. Она просто спекла его любимое сырное печенье. Надела его любимый голубой костюм, и  поехала без предупреждения на квартиру его тети, где он жил после смерти её, оставив Виктории свою квартиру на Петроградской.

С бьющимся сердцем, она поднялась на  5-й этаж. Она не успела нажать на звонок, как услышала, что Джерри, учуяв и узнав её,  буквально распласталась перед дверью. И сперва, тихонько заскулила, а потом залаяла радостно, и как-то по щенячьи, визгливо. Щелкнул замок, дверь открылась. И она увидела  удивление в широко распахнутых, чуть выпуклых глазах, в которых радость узнавания сменилась надеждой и немым вопросом: «Случайно ли она здесь, зачем, а может, вернулась насовсем?..» От неожиданности, не готовый к встрече, он растерялся, голос его задрожал:

— Викуша, ты!  Проходи. Тебе что-нибудь нужно взять из книг, нот, из вещей?..

Она ничего не сказала. Повесила шубу, и, пройдя в комнату, огляделась. Всё, как раньше. Чисто, убрано, белая скатерть, букет из засушенных цветов и веток, раскрытая книга, чай в подстаканнике и маленькие кусочки сахара на блюдце, которые он всегда с удовольствием раскалывал старинными щипчиками, Она села в кресло. Джерри уселась около её ног. Он сел, напротив, на диване и молча смотрел на неё, боясь спугнуть лишним вопросом. А у неё вдруг исчезли все мысли, слова, которые она приготовила для своих объяснений.

— Хочешь чаю?

Не дожидаясь ответа, он вышел на кухню.

От напряжения ей вдруг резко захотелось спать. Когда он вошел в комнату, то увидел, что она спит, свернувшись калачиком, как котенок. И вся обида, вся злость на нее, за причиненное страдание ему, исчезли разом. Он увидел только её усталое лицо, как после дальней дороги. И ему ничего не хотелось слышать, ни объяснений, ни извинений, ни оправданий. Просто хотелось прижать к себе эту маленькую, бесконечно дорогую ему, заблудившуюся женщину. Беречь её сон и заботиться о ней, как о ребенке, ненадолго убежавшем поиграть, но вновь возвратившейся к себе домой: под крышу тепла, заботы, верности и бесконечной любви, умеющей прощать и не помнить зла.

«Здравствуй, моя дорогая вернувшаяся любовь! Я так долго ждал тебя! Теперь я тебя никому не отдам! Спи спокойно, я не потревожу тебя ненужными расспросами и подозрительными намеками. Я тебя бесконечно люблю, моя радость…»

Он накрыл её пледом, погасил большой свет и, вытирая непрошеные слезы, тихонько вышел из комнаты. Всё возвращается на  круги своя.  Надо только уметь прощать.

3 марта   1993 год  — 2005 год. Автор – Лунис  Маргарита   Санкт-Петербург — Гамбург. (Miliza)Возвращение

Рубрики: Возвращение от Маргариты Лунис
Метки: возвращение, любовь